Феодора Григорович

ЖЕЛТЫЕ ЛИСТЬЯ

    Первое письмо:
    "Теперь я могу писать тебе. Мне вчера дали стопку бумаги и ручку. Врач сказал, что если всё останется как сейчас, он меня выпишет через месяц. Как я рад!

    Я вижу тебя каждый день, целый день... кроме этих стен, ты - единственное неизменное в моей жизни. Как же было бы мне грустно, не будь тебя. Но ты есть!

    Идёт снег или дождь, а ты там, за окном, стоишь такая же
одинокая, как и я.

    Мы ведь и раньше всё время разговаривали, вернее, я с тобой
разговаривал. Но ты не отвечала мне. Я понимаю. Ты не могла...

    Я тоже долго не мог тебе написать. Теперь у меня есть кипа старой пожелтевшей бумаги, ты уж извини, выбирать не приходится. Я буду писать тебе, а письма бросать в окно, чтобы они дошли до тебя.

    Когда получишь, прочти, пожалуйста. Я знаю, ты прочтёшь..."
    

    Второе письмо:
    "Ты видела этих соседей? Ну на фига мне такие соседи?! Была почти пустая больница, так нет же!.. Справа теперь какой-то псих, все время орёт, я даже спать не могу. Слева потише, правда, но тоже иногда в стенку стучит, головой, наверно, он же в смирительной рубашке...

    Кстати, спасибо, ты прочитала. Я посмотрел, утром моего письма нигде не было видно.

    Ты знаешь, я всё время с собой борюсь. Мне так хотелось бы дотронуться до тебя, коснуться твоих ножек, провести кончиками пальцев по стройным линиям твоей спинки, и я мог бы действительно это сделать, но - не хочу. Я боюсь, что тогда исчезнет то, что есть сейчас... я, наверно, говорю не очень понятно, но ты постарайся понять. Настоящее чувство должно быть чистым и святым на всю жизнь, потому что ты не такая, как все, ты вообще не такая...

    Мне приятно разговаривать с тобой, ведь я знаю, что ты прекрасный слушатель. Я мог бы придумать тебе имя, но твоё имя не имеет значения, ты не нуждаешься в именах и прозваниях, ты выше ярлыков и кличек, для всех прочих людей ты просто не существуешь, но для меня ты... я не знаю, кто ты для меня. Потому что ты для меня всё.

    Ты гораздо лучше всяких эпитетов, сравнений, высокопарных фраз. Как я устал от всего этого... У меня не было в жизни бОльшей радости, чем разговаривать с тобой, поверь мне.

    Ты всегда стоишь во дворе, одна, чему я, не скрою, очень рад. Никто не подходит к тебе и не садится, кроме птиц; но это здорово, - я люблю птиц, ты тоже, я заметил. Может быть, это покажется тебе эгоизмом, но поверь, это вовсе не так. Просто мне страшно за тебя...

    Я знаю, как это, - когда совсем одиноко. Иногда мне кажется, что кроме меня и тебя, здесь, в этом мире, вообще нет никого. Будь так, это было бы к лучшему."
    

    Третье письмо:
    "Ко мне вчера новый врач приходил, ему нужно было оценить моё психическое состояние, - наверно, практика. Мы разговаривали с ним, долго, ты видела нас в окне? Очень забавный парень. Весёлый такой!

    Он рассказывал мне много интересных историй из своей жизни. Оказывается, он в морге работал долго, потому что не поступил в мединститут, но потом, через несколько лет, всё же поступил, и уже закончил, молодец! Будет настоящим врачом, раз не передумал поступать после близкого контакта с самой чёрной работой медиков.

Так вот. С ним приключился случай. Однажды по почте ему пришло письмо, в котором какая-то женщина написала, что к тому времени, как он его прочитает, она скорее всего уже будет мертва. Она выдумала адрес из головы, а это оказался его адрес; она просила его задуматься о жизни, молиться за её душу, рассказывала, что она очень одинока. Эта вовсе не криминальная история, как показалось мне сначала, - просто ей некому было написать последнее письмо.

    Я вспомнил про нас; правда, напоминает нас с тобой?

    Я должен признаться, что очень привык к тебе, привязался намертво, и вообще не мыслю жизни без тебя. Я помню, один мой знакомый говорил: нет ничего, что мы могли бы узнать нового. Все наши познания - это лишь вспоминание того, что мы уже знали когда-то, давно, ещё когда не родились. Вот именно это я и чувствую. Ты ведь больше, чем груда материи, какого-то там железа и дерева. Ты есть! Ты чувствуешь, как и я, понимаешь всё так же, как и я.

    Лето я люблю, - тепло и солнечно. Тебе тоже нравится лето. Жаль, что оно заканчивается."

    Четвёртое письмо:
    "Мне скучно. Мне жутко скучно и ужасно противно. Сегодня отвратительный день. Наверно, ночью будет дождь. Небо серое, как моя простыня, как будто его тоже не стирают вовремя. Что же ты молчишь всё время, ну скажи хоть слово, ответь мне!"

    Пятое письмо:
    "Хорошо, что ты не получила моего вчерашнего письма. Когда я бросил его в окно, подул ветер, и оно улетело за забор.
    Извини меня, прошу, я был вчера не таким. Я вчера не был...

    Тебе бывает страшно? Мне - да. Я часто боюсь оставаться один. Чехов сказал, что европейцы мрут он тесноты, а русские от простора. Слишком много простора.

Я боюсь этих стен, потому что они давят на меня своим пространством, мне его не вместить. Но, если представить себя один на один со всем пространством, со всем, какое только есть, можно взорваться, как стакан горячего чая на морозе.

Мне тоже много чего нужно, но я вижу мужество и терпение, какое ты проявляешь в отношениях я окружающим миром, ты не жалуешься, не просишь ничего, не стонешь,  как я. Ты - настоящая женщина!"

    Шестое письмо:
    "Наверно, это осень. Ты видишь, листья начали желтеть и опадать...

Говорят, что все поэты любили осень. Я не поэт и осень я не люблю. Более того, я очень её не люблю. Не понимаю, чего хорошего в этом дожде, ветре, сухих жёлтых листьях, беспорядочно летящих по белу свету, или это и есть всё то, что должно привлекать в осени? Если так, то осень не в моём вкусе. Абсолютно не."

    Седьмое письмо:
    "Хотя ты права, в осени есть что-то мистическое. На тебе
лежит несколько жёлтых листьев, как будто это мои письма... Очень похоже. Ты стоишь, как королева - прямо и гордо, но не высокомерно. Клён позади тебя как трон, а листья внизу - шлейф. Ты прекрасна! Я отдал бы тебе жизнь... "и если она понадобится тебе, то приди и возьми её" - ты помнишь это?"

    Восьмое письмо:
    "Мне становится всё тяжелее писать тебе. Всё слова, слова, слова... Шекспир это тоже понимал. Я пишу лишь слова, но не те, не так...
Я люблю тебя..."
    

    Утро. Он подошёл к окну. На подоконнике лежало письмо, сложенный вчетверо листок. Он развернул его. Там было всего три слова, самых важных, нужных, долгожданных:

    "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ". И всё, ничего больше.

    Он посмотрел в окно. Там, прямо напротив, на скамейке сидела больничная уборщица и, собирая пожелтевшие листья, складывала их в букет.