Вячеслав Камедин

Утилита* для души

рассказ

 - Нет-нет, - оборвал его Скромнов на полуслове. – Это мне необходимо тебе многое сказать. И, пожалуйста, не пытайся меня перебивать, у тебя все равно ничего не выйдет: меня невозможно перебить сейчас, я, просто-напросто, не услышу.

Скромнов был чем-то очень сильно возбуждён. Возбужден до предела, почти до истерики -  Обломин никогда не видел его таким, хотя и привык уже к его импульсивности и беспокойности.  Сколько он  знал своего товарища (а знал он его с первого курса института), Скромнов всегда был непоседой, балагуром, от которого можно ожидать чего угодно. Он мог выкинуть любую шутку, причём всегда неожиданно. Только с годами пыл Скромнова поостыл, и он стал вести жизнь благопристойного семьянина. Но вот сегодня он был чрезмерно беспокоен, даже по сравнению с молодыми годами.

- Я работал над одной штучкой, много работал, - туманно продолжал Скромнов, задыхаясь и не зная, куда девать свои руки. Он засовывал их то в карманы домашних брюк, то подмышки, то в карманы не запахнутого махрового халата. – Много работал, упорно работал.… Ба! почему же мы стоим в прихожей, пройдем на кухню. Как раз угощу тебя, дружище, стряпнёй жены.

Обломина удивило предложение пройти на кухню: в этом доме его ни разу не приглашали дальше прихожей, а уж тем более к столу. Правда, здесь он был нечастым гостем. Да и сегодня не пришел бы, не будь крайней необходимости.

- Сергей, я хотел спросить… - он пытался повернуть внимание Скромнова к своему предмету, следуя за хозяином квартиры.

- После, после, всё после, - нараспев говорил Скромнов, размахивая правой рукой, точно дирижерской палочкой, и, повернувшись к гостю, уже на кухне, вдруг воскликнул: - Боже, какой же я невнимательный! Даже не предложил тебе раздеться. Снимай-ка своё пальто и шапку. Садись за стол, я сейчас отнесу это, - он тряхнул коричневым, поношенным пальто и вязаной шапочкой Обломина, - и приду.

Гость оглянулся. Первое, что поразило его, - аквариум, встроенный прямо в стену так, что плоскость стекла почти сливалась с плоскостью стены; только несколько миллиметром выступало из поверхности, обитой лакированной доской. Аквариум был таким большим и прозрачным, что он невольно засмотрелся, забыв, зачем пришёл. Тропические, небывалой красоты и всевозможной окраски рыбки бороздили пространство, пронизываемое струйками пузырьков. Причудливые водоросли качались, реагируя на малейшие вибрации в толще воды. А белый песок на дне ёмкости то и дело оседал, потревоженный каким-нибудь обитателем дивного мирка.

- Это не аквариум, - голос Скромнова вторгся в мечтательное замешательство друга, зачарованно глядевшего на подводное великолепие. – Всего лишь заставка, «скрин».

- То есть? - вопросительно взглянул Обломин. 

Скромнов взял пульт дистанционного управления, лежавший на столике, и направил на «аквариум». Водоросли, рыбки, пузырьки и всё остальное тут же исчезло, какой-то диктор рассказывал о крушении авиалайнера в Перу.

- Плазменный телевизор, - пояснил хозяин с деланной ленцой,  как будто подобные штуки были для него так же обыденны, как мусорное ведро под мойкой.

- Да-да, - уныло согласился гость. Он обвёл глазами всю кухню: трудно было сказать, какой технической  новинки здесь не было. Не слишком большое помещение кухни было буквально нашпиговано электроникой, как сервелат салом. Но этот  телевизор просто поражал своими размерами. Обломин горько усмехнулся, вспомнив о своем, проданном за бесценок, компьютере…             

Тем временем Скромнов подал ему чай с лимоном и блинчики, разогретые в микроволновой печи, в которой они пробыли какие-то доли секунды, а теперь дымились и испускали до сумасшествия соблазнительный аромат.

- Налегай-налегай, - весело сказал Скромнов, - Наверное, голодный, как собака?

- Почему же? Нисколько, - солгал Обломин. – Но для приличия и ради моего давнишнего приятеля, то бишь тебя, я попробую.

- Ешь все, не скромничай.

Обломин принялся за угощение и не заметил, как проглотил всё разом. Хозяин, удивлённо подняв брови, взглянул на товарища, но, заметив его смущение, сделал вид, что занят чайной заваркой, а между тем подложил ещё порцию блинчиков. И как ни отказывался гость, говоря, что сыт и вообще это лишнее, слова, сказанные им, были неубедительны. Блинчики он поглощал с завидным аппетитом, не стараясь запивать их чаем.  

- Так вот о чём мне хотелось с тобой поговорить, - начал Скромнов. – Знаешь, мне необходимо поделиться с кем-то, с кем-то близким. Жена не в счёт, она настолько близка мне, что я считаю её, как это ни банально звучит, частью себя. С чего же начать?

- В таких ситуациях, как мне кажется, говорят: начни с начала, не так ли? – прожевав, сказал Обломин.

- Да, верно, - подхватил Скромнов с энтузиазмом. – Начну с самого начала: 

- Примерно год назад или чуть более того моя жена с детьми уехала отдыхать к своей матери, к морю, на целых три месяца. Я остался один. Наконец-то поработаю над диссертацией, отложенной в долгий ящик и пылившийся уже давно, решил я. Благо времени у меня теперь было предостаточно. Никто не будет отвлекать по пустякам, вечно донимая якобы неотложными делами. И я займусь своими исследованиями. Кроме того, в институте накопилось много работы: поступил спецзаказ от оборонки на пакет компьютерных программ, разрабатываемых нашим отделом, и руководителем проектом был назначен я. Несколько слов об этом проекте необходимо сказать, чтобы в дальнейшем мне было легче донести то, о чем я пытаюсь сейчас рассказать. Хотя мною была дана подписка о неразглашении, и даже то незначительное, что я сейчас намерен сообщить, является информацией под грифом «секретно» и охраняется государством как военная тайна. Но я, уповая на нашу давнишнюю дружбу, не думаю, что ты когда-либо выдашь меня. Итак, проект этот заключается в следующем.… Кстати, он и сейчас находится в стадии разработки.… Заключается в следующем. Командование ВВС обратилось в наше НИИ с просьбой разработать пакет программ, позволяющих в кратчайшие сроки адаптировать лётчиков-истребителей к перегрузкам на суперсовременных машинах. Программы эти основываются на широко известном эффекте «двадцать пятого кадра» и так называемой практической методике нейро-лингвистического программирования, но в расширенном и продвинутом виде. То есть, тут и специальная мелодика сопровождения передаваемой информации, и цветовая гамма, наиболее соответствующая психомоторным рефлексам восприятия, и много другое. Я не стану распространяться обо всех нюансах. Скажу лишь, что мы намного расширили этот самый эффект «25 кадра». Нам удалось довести «частоту мерцания» (так мы называли это) до соответствующей частоты мозговых волн. Ты, конечно, слышал о бета-волнах  и им подобных. Так вот, наши разработки фундаментально перевернули даже наши собственные взгляды на гипнотическое воздействие на мозг человека! Представь себе, ничего не подозревающий (или знающий – как угодно) человек садится за монитор компьютера, открывает определённый файл (какой угодно, пусть с текстом книги или картинками), и… ничего не видит, кроме этого текста или этих картинок. Вспышка длится наносекунды. Его зрачок улавливает их, но сознательно не воспринимает, восприятие идет только на подсознательном уровне. Ну, ты меня, конечно же, понимаешь. Поразительных результатов мы добились, просто, поразительных. За одну такую вспышку, как показали исследования, человек способен запомнить текстовой блок свыше тысячи слов. Ради эксперимента сотрудник нашей лаборатории за пятнадцать минут выучил суахили. Вспышки производились с периодичностью полсекунды. Причем он просто-напросто сидел и раскладывал пасьянс в компьютере. Также нами было установлено, что одной вспышки достаточно, чтобы некий Вася после оной процедуры не просто был убеждён, что он – Петя, но и ни один человек на свете не  мог разубедить его в этом. Можно таким же образом гомосексуалиста убедить, что он – гетеросексуал, и он не только станет обычным «любителем женщин», но и будет испытывать стойкое отвращение к тому социальному типу людей, к какому он до этого принадлежал. Можно коренным образом поменять психическую организацию человека! Всего лишь одна вспышка, которая длится наносекунду. Оговорюсь только, программы эти несколько великоваты, требуют серьёзных ресурсов и дискового пространства.  Но я отвлёкся.

Так вот.… Признаюсь, первую неделю я просто бездельничал, отдыхал от суеты и безумия семейного счастья, наслаждаясь тихими, дремотными вечерами. Как там, в известной песне, «… необходима тишина, мне тишина необходима». Доделал программку-игрушку, до которой ранее не доходили руки, обновил страничку на одном научном сайте, где веду рубрику «Компьютерный ликбез». В гостевой книге постоянные посетители уже проявляли беспокойство и недоумение по поводу не слишком частых обновлений. К исходу первой недели поучаствовал в открытой научной Интернет-конференции  по проблемам защиты авторских прав и этики в программной среде. Только к середине второй недели решился заняться диссертацией.

Начал я работу с главы, по моему разумению, самой трудоёмкой и потому самой важной: статистические исследования группирования ресурсов глобальной сети по тематическому признаку. Сюда входит изучение официальных и неофициальных рейтингов,  процента посещаемости той или иной тематической группы, долей распределения по сети сайтов определённой группы, а также многое другое. Не знаю, почему первой группой, которую я рассматривал в этой главе, стали сайты, распространяющие информацию порнографического содержания. В своём труде мне было важно доказать, что оные Интернет-ресурсы отнюдь не превалируют, как утверждают многие исследователи, и мода на них – быстро проходящее явление. Но каково было моё удивление, когда я обнаружил целый мир, причем мир бесконечно разнообразный и плодящийся с небывалой скоростью. Кажется, невозможно подсчитать и систематизировать  это нечто, изобилующее гиперссылками к страницам такого же характера; в адской прогрессии всё новые и новые странницы открываются перед взором пользователя. И одна изощрённей другой. Какие только человеческие пороки не обнажают эти страницы. Человеку с нормальной, здоровой психикой никогда и не придёт в голову то, что демонстрируется на этих сайтах. Я был не просто шокирован, я был поражён увиденным. Чтобы как-то переварить информацию, я решил отложить работу на время.

С тяжёлым сердцем я выключил свой компьютер. Как передать то чувство, что я испытывал тогда? Будто бы дали напиться из чана, полного человеческими испражнениями. Шатаясь и мучаясь от позывов тошноты, я кое-как добрёл до тахты и, не раздеваясь, рухнул. Никогда я себя не считал впечатлительным, но увиденное настолько оскорбило мои чувства, что мне было очень плохо. Я не слишком верю в мистику, но, анализируя произошедшее в первый и, главное, в последующие дни, готов поверить в одержимость. Смешно, конечно. Я заснул и видел чудовищные сны, сюжетами которых были ожившие фото-сессии с порно-сайтов, где главным действующим лицом был я. Наверное, Ад выглядит примерно также. Мучительнее и тревожнее я никогда не спал, и проснулся совершенно разбитым.

Не знаю, что заставило меня сразу же после пробуждения вновь выйти в Интернет и зайти на те же сайты. Проснувшись, я чувствовал себя ещё более скверно, чем, когда засыпал. И всё же стал перелистывать страницу за страницей. На сей раз эффект был совершенно иного ракурса: я хохотал как сумасшедший и был неудержим в своём веселье, забавляясь этими уродливыми картинками, иллюстрирующими извращённые влечения. Сейчас, по прошествии времени,  я уже не уверен, я ли смеялся в тот день или демон, вселившийся в меня, проникнувший в душу из кибер-сети. Не смеяться – плакать нужно над этаким самоунижением человека, возведшим пороки свои в добродетель, использующим невинные детские создания как игрушки в своих изуверских игрищах. Если принять во внимание, что эти ресурсы общедоступны и их посетителями вполне могут быть те, кто только начал созревать, то какие приоритеты в любовной сфере они могут избрать? Последующие дни я сутками перелистывал страницы, и, вот что ужасно, мне стало нравиться содержание. Я чувствовал, что нечто негативное, пожирающее меня изнутри, перелезало через экран монитора в мою душу. В меня влилась мощнейшая энергия, требующая логического выхода, рвущаяся наружу, возбуждающая всё больше и больше мою плоть. Не знаю, ел ли я эти дни, пил ли, спал ли. Наверное, именно так становятся маньяками. Я ненавидел жену за то, что она покинула меня и нет у меня возможности разрядится, «сбросить в котлах давление». Мозг мой утратил способность здраво мыслить. Решение, конечно же, было. Оглядываясь назад, сейчас я это понимаю. Вполне можно было воспользоваться услугами девиц, предоставляющих интимные услуги за деньги. Но до такого простого, логичного выхода мой воспаленный разум был тогда не в состоянии дойти.  Нельзя представить, какие мучения испытывал я. «Всякий, делающий грех, есть раб греха» - так сказано в Евангелии от Иоанна. Впустив дьявола из Интернета в свой дом, я сам стал его рабом. И он куражился надо мной, рвал жилы и вгонял в лихорадку. Может, всё это покажется глупостью и чушью, ведь всё же можно объяснить с точки зрения психиатрии. Кто знает, кто знает?  

К концу недели, дойдя до пика одержимости и сумасшествия, я чуть не совершил непоправимое, самый нечеловеческий поступок, преступление, ужаснее которого не могу представить. Только Проведение могло оградить и спасти меня от шага, который я намеревался предпринять.  

Этажом выше живёт девочка четырнадцати лет. Большая умница и настоящий вундеркинд. В свои годы она уже освоила университетский курс по программированию. Участница многих конференций среди юниоров. Её программа, которую она сама разработала, выиграла на международном фестивале прикладных наук. Без конца можно петь ей дифирамбы – настолько она талантливый человек. Мы с нею большие друзья, я часто помогаю ей  в разработках программ, подборе материала. Она считает меня своим наставником, и я этим горжусь.

В тот день… не знаю, как я смог оторваться от монитора, ставшего со мной единым целым. Я превращался в безобразное чудовище – получеловек, полу цифровая машина.… В тот день я только вышел в магазин купить продукты и быстро вернулся домой. Подымаясь по лестнице, минуя последний пролёт, ведущий на мой этаж, я встретил, её, идущую  навстречу. Завязался обычный разговор: «Как дела, какие успехи, и прочее». Когда мы уже прощались, меня, как молния, поразила одна мысль, от которой всё внутри похолодело и тело охватила нервная дрожь. Я не смог сдержаться и пригласил ее зайти посмотреть новые программы. Не смог не подчиниться тому, что сидело во мне и диктовало слова, которые я только повторял, чувствуя, как умирает моя душа. Нет-нет, это не пафосная реплика и не стилистическая фигура, сказанная для красного словца. Действительно, я чувствовал, как внутри меня мертвеет что-то доброе, что-то хорошее, необратимо умирает духовное начало. Она пообещала зайти вечером и побежала вниз по лестнице.

Я ненавижу себя такого, каким был в тот день,  когда ожидал её прихода. Те фантазии, то предвкушение предстоящего, то переживание.… Я продумал всё до мелочей, составил сценарий и ждал, поглядывая на часы. Вспоминая всё это, я могу только удивляться, каким же моральным уродом я был.

И вот – звонок в дверь. Она входит. Мне тяжело рассказывать это тебе, но я уверен, что должен. Должен все рассказать как другу. В прихожей я еле удержался, чтобы не накинуться, как разъярённое животное, на это хрупкое создание, не подозревающее ни о чём подобном. Проводив её к себе в спальню, где стоит компьютер, и, сказав, что мне нужно выйти взять диски, оставшиеся на кухне, я оставил её одну, поспешно притворив за собой дверь. Закрыв входную дверь на все замки, я стал лихорадочно раздеваться, чтобы голым ворваться в спальню и броситься на неё. Я вконец озверел. Со стороны, наверное, я был похож на осатанелого ублюдка, которому не чуждо самое низкое, самое мерзкое и самое отвратительное. Одержимость достигла апогея, и ничто не могло отвратить меня от задуманного. Я разорвал на себе рубашку, содрал, не расстегнув ремня, брюки. И вот, нагой и возбуждённый, я сжимал дверную ручку.   

Но тут, словно электрическим разрядом, пронзили моё тело слова, идущие откуда-то из глубины подсознания, - «что же ты делаешь?». Застонав, я оделся. Сославшись на плохое самочувствие, я попросил девочку, которая только что была на волоске от гибели, идти домой. Затем, рухнув на пол, зарыдал.

Не могу вспомнить в подробностях, что со мной происходило: сознание много раз покидало меня. Помню лишь, как нашёл себя лежащим в той же позе и бормочущим что-то. Вдумавшись, что же бормочу, я, к своему удивлению, в несвязной  речи узнал молитву. Да, я рыдал и молился Богу. И через слёзы из меня выходило зло. Я изрыгнул сидевшие во мне и обгладывавшие  изнутри мой мозг зло,  заползшие в сердце из глобальной сети. Шепча заветные, спасительные звуки давно забывшейся и так неожиданно вспомнившейся молитвы, я творил над собою обряд изгнания дьявола.  Я принимал искупительные муки безропотно и с благодарностью. Ощущение, будто избавился от тяжелого, продолжительного недуга, снисходило на меня. Это состояние можно назвать просветлением. Но описать его красочность, полноту и силу вряд ли способен человеческий язык. Сидя на полу и осмысливая всё, что произошло со мною, я вдруг почувствовал такую сильную энергию во всём теле, побуждающую меня без промедления встать и бежать в храм. Не представляешь, какую радость я испытывал по пути к церкви. Я переполнен был тем, что верующие люди назвали бы благостью, я же не знаю название этому чувству, да и может ли быть название тому, что не в состоянии понять человек своими скудными мозгами. Важно не понять – важно принять, не упустить момента истинного откровения, открыть дверь своего сознания и впустить в свою жизнь это. Я стоял перед образами и ощущал… всю вселенную, я был наедине с вселенной, я растворялся в ней. Я стоял и у меня вновь и вновь текли слёзы. Знаешь, я никогда не был противником веры, не разделял учения материалистов, и в то же время никогда и не приходил к вере, не задумываясь над философией бытия. Религия в представлении моём всегда ассоциировалась с чем-то безысходно жертвенным и печальным, угнетающим своей мрачной обрядностью. Я и не подозревал, какая радость сокрыта в простом обращении к Богу, в сопричастности  огромному кладезю того, чего мы лишены в обыденной форме существования. По сущности своей, вера должна нести радость и умиротворение. И я познал, что значит уверовать. Храм стал моим вторым домом, и следовать всем правилам и нормам религии мне совсем не в тягость, это для меня наслаждение. И жену я склонил к тому великому, что дано было мне.… Но я отвлёкся.

Спустя примерно месяц, или около того, после торжества разума над телом, после осмысления всего произошедшего со мною и моими чувствами я задумался: было ли случайностью это испытание? Может быть, оно было ниспослано мне, чтобы я что-то понял и предпринял какие-то шаги, сделался частью какой-то миссии? Конечно, соглашусь, звучит все это более чем странно, но всё же я  разгадал в этом испытании задание, посланное мне свыше. Прошу тебя, не смейся. Я по порядку  всё расскажу. В общем, так это или иначе, я решил, что помогу многим пользователям сети, таким же, как я, а главное молодым и неопытным отвратить душу от гнусного развлечения. А как это сделать? Я вначале рассказывал тебе о разработках программного обеспечения для военного ведомства. Дело только в том, что те программы, которые мы разработали для ВВС, -  их несколько, работающих в цепи, и они занимают большое дисковое пространство. Так что в киберсеть, а тем более на определённый ресурс её не поставишь. И необходимо ведь «вклинить» программку так, чтобы она ни в коей мере не была обнаружена никакими веб-фильтрами, включая и антивирусную и спамовскую защиты, и прочее в том же духе.

Но на меня снизошло такое вдохновение, что работа по специальной программке пошла удивительно быстрыми темпами. Вскоре я нашёл совершенно иной, качественный алгоритм, позволивший поразительно снизить объём готового продукта: меньше сотни килобайт. Столько же «весит» хорошая, качественная картинка на страницах  веба. И самое главное - алгоритм позволил сделать программу «хамелеоном». Не знаю, существуют ли аналоги таких продуктов. То есть, моя утилита… Программка не имеет названия, так как официально я её ещё не собираюсь представлять; для себя я её называю «утилита нравственности киберсети»… Так вот, моя утилита «умеет» притворятся любым форматом, принимать тот тип расширения, к которому присовокупляется. Проще говоря, если её закидываешь на какой-нибудь сайт вместе графическим объектом, проще сказать, с картинкой, то она становиться неделимой с этим объектом, и ни один распознавательный фильтр её не найдет. Что же представляет сама «утилита»? Это набор вербальных инструментов, воздействующий на психику пользователя. Расскажу последовательно. Я нахожу сайт, популяризирующий порнографию. Добавляю новую «картинку». Кстати сказать, я кроме всего прочего нашёл и алгоритм сжатия графических файлов такой, что картинки «весят» неощутимо мало, что позволяет присовокупить к ним мою «утилиту» и от этого не страдает ни качество, ни объем в байтах. Проблема была лишь в том, что нужно добавлять что-то новое, не «засвеченное» на других сайтах. Выход подсказала мне жена; кстати, она в курсе всего этого. Просто-напросто, мы с ней снимали на фотокамеру самих себя в соответствии требованиям этих Интернет порталов.

- Как интересно, - оживился Обломин, слушавший монолог Скромнова молча и внимательно, стараясь не перебивать. Услышанное заинтересовало и взволновало его, и в его мозгу зародилась одна идейка, которую он боялся ненароком выболтать. – Как интересно. Дашь взглянуть?

- Нет, и не проси, - отмахнулся Скромнов. – Если бы это была только моя тайна, то – пожалуйста. Но ведь она принадлежит и моей жене.      

- Ошибаешься, она теперь достояние многих, кто видел эти фото в Интернете.

- Как бы не так, - возразил Скромнов. – На что нужны графические редакторы? На этих фото только тела остались неизменёнными, лица же абсолютно не похожи на наши.

- Тем более, дай посмотреть.

- Нет, не дам. Слушай дальше, не отвлекай по пустякам.

Дальше я добавляю своё фото с прикрепленной к нему «утилитой» и оставляю своего диверсанта на этом сайте. Конечно же, как новинка он попадает на первую страничку, в самый анонс. Любой зашедший пользователь первым делом обратит внимание на новое фото. Тут и начинает работать мой диверсант. Открыв фото, он запускает мою «утилиту», и она начинает работать. Причем никто ничего не замечает. Просто открывается фотография и – больше ничего. Казалось бы ничего. За время обзора этого графического файла, на пользователя незримо воздействует мощный психогипнотический  набор установок, а именно тех, которые я вложил, которые, можно сказать, программируют сознание этого пользователя. Установки примерно такие. Главное, что текст, заложенный в них, идёт от первого лица – так подсознательно навязывается обрабатываемому индивиду, что мнение, диктуемое текстом, его собственное. В гипнотическом тексте говориться, что «Я (т.е. обрабатываемый субъект) не хочу больше видеть то, что ниже моего достоинства; всё, что увидел я на этом сайте аморально и оскорбляет мои чувства и мои принципы; я выше всего этого…». И так дальше, в том же духе. После одного такого сеанса у него пропадает интерес к увидены  извращения.

- А не делаешь ли ты ошибку? – прервал жаркую речь товарища Обломин.

- Какую ошибку?

- Как какую? Ты без спроса влезаешь в подсознание человека, диктуешь свои правила, можно сказать, расшатываешь баланс его психического здоровья. А вдруг твой ничего не подозревающий ни о тебе, ни о самом лечении пациент потеряет не только интерес, как ты говоришь, к извращениям, но к сексу вообще. Да ты наплодишь армию импотентов.

- Нет и ещё раз – нет, - возразил Скромнов. – Я тебе рассказал лишь смысл текста, его квинтэссенцию. Текстовой блок, передаваемый за время сеанса, содержит множество информации по вопросу этики половых взаимоотношений. Как то: сущность любви и красота её проявления, истинное значение женщины в жизни мужчины, здоровое отношение ко всему интимному и прочее. Но самое главное, это то, что проявление любви и восхищение любовью – самое значимое, что есть в человеке. Я, к примеру, не трогаю эротические веб-издания, где культивируют красоту и восхищение человеческим телом, как это делали художники прошлого, где не унижают, а превозносят человеческое достоинство, где царит эротическая культура. К сожалению, такие издания можно по пальцам сосчитать. В некоторых версиях гипнотического сеанса я советую для сравнения посещать сайты такого рода. Я стремлюсь привнести этику половых отношений в Интернет, а не зомбировать пользователей. Но и это не самое главное. Самое наиважнейшее то, что я веду борьбу с теми, кто гнусным образом используют юных рабов для заработка в этом чудовищном бизнесе, тем самым совершая, на мой взгляд, самое паскудное преступление. Ведь они сами же заходят на оные сайты, так сказать, «по работе», изучая конъюнктуру: что новенького, в каком направлении стоит работать, на что спрос. И тут-то эти грязные дельцы и попадают в «руки» моего диверсанта. Сто процентов, что утилита им промоет мозги, и сто процентов, что заставит призадуматься. Она внушит и заставит осознать, какие муки унижения испытывают их рабы, заставит пробудиться в их подсознании угрызения совести. Спрашиваешь, возможно ли это? Более чем. Представляешь, сколько преступлений можно предотвратить, сколько душ можно спасти от насилия, сколько человек не станет на этот гнусный, бесчеловечный путь насилия?

Я объявил им войну. Моя линия фронта – весь виртуальный мир Интернета. Мой диверсионный десант за год побывал почти во всех уголках вражеского тыла, заглядывал во все окопы, оставляя в них в качестве своей визитной карточки засекреченные мины гипнотического воздействия. Да, почти год я сражаюсь один с этой нечистью.

- И что – есть результаты?

- Ошеломляющие. Даже не за год, а за первый месяц, после того, как я экспериментально забросил утилиту на один «элитный» сайт. На протяжении месяца я следил, как протекает это отдельно взятое сражение. На исходе означенного периода рейтинги этого издания окончательно были подорваны, посещаемость упала до ничтожных процентов. Причем, старые посетители перестали вообще оказывать внимание этому Интернет-ресурсу - заходили только новички. И я уверен, что после они и на иные ресурсы схожего характера больше  не заглянут никогда. Следовательно, подорвав рейтинги, я тем самым отвратил не только рядовых пользователей, но и рекламодателей от этого издания, ведь они главным образом ориентируются на цифры: где какой процент посещаемости и насколько раскручен сайт. В итоге рекламщики перестают интересоваться этим сайтом, и его гиперссылки исчезают со страниц веб-поисковиков: он умирает скоропостижно, и… туда ему и дорога.

- Ну, ты впрямь – один в поле войн, -  засмеялся Обломин.

- Нет, не один, - возразил ему Скромнов. – Моих воинов-лазутчиков наберётся порядочная дивизия. И я не сомневаюсь, что, если потребуется, и армию создам. Это громадный нелёгкий труд, но это стоит того. Я знаю, что делаю благое дело. И я одержу победу.

Обломин смотрел, с каким апломбом Скромнов произносил эти пафосные речи, как кровь багровым румянцем подкатывала к его покрывшейся большими каплями пота физиономии, и чувствовал внутри себя что-то смутное, непонятное. То ли хотелось рассмеяться над этим чудаком, то ли взорваться в аффекте и с ненавистью высказать всё, что он думает обо всем услышанном. Иной раз хотелось пожать руку друга и поблагодарить его за что-то, и зайтись от восторга и ликовать от счастья, а иной раз он еле сдерживал желание вмазать в морду старому знакомому. Он не знал, как объяснить такую стремительную смену фаз настроения, но этим он страдал второй месяц. Второй месяц, как  он стал замечать за собой симптомы такого рода. Иногда накатывало такое отчаяние, что приходилось ночью вставать и зажигать свет, и мучаться от спазмов по всему телу от неописуемого ужаса, держащего его до утра. А иногда Обломин «сгорал» от внезапно прорвавшейся энергии, которую не знал, к чему применить – так и бегал без проку, хватаясь то за одно, то за другое, а, по сути, ничего не делая. Сказывалась усталость, большое нервное напряжение: последние полгода он почти не отдыхал. И вот теперь буря смен настроения пронеслась внутри Обломина. Он её, конечно, превозмог, чтобы не выдать себя и не обнаружить свои внутренние разногласия перед другом, но это ему стоило невероятных усилий. И он очень обрадовался, когда, справившись с собой, восстановил уверенность духа, чем, впрочем, всегда и отличался. Мог поддерживать разговор неэмоционально, со степенной взвешенностью.

- Это, конечно, очень занимательно, - резюмировал он. – Даже, можно сказать… ничего подобного и не думал услышать. Какая-то научная фантастика – воевать в одиночку со всем миром. Но я, я-то зачем тебе понадобился?

- Как? – Скромнов сделал вид, что обиделся. – Ты ведь мой друг.

- Да-да, - вяло согласился Обломин. – Ты же молчал столько времени, а тут как-то вдруг взял и рассказал. Нет, определёно тебе что-то надо. И к тому же… такую информацию я не доверил бы и самому лучшему другу. Ты, наверное, не размышлял над тем, что, если она попадёт в нужные руки (ну, хотя бы к тем же сайтодержателям), то…    

- Мне несдобровать, - перебил его Скромнов. – Напротив, я более чем понимаю, чем это может кончится. Но, повторюсь, я доверяю тебе как старому товарищу, и мне нужен совет.

- Совет? Мой? – удивился Обломин.

- А что в этом так удивило тебя?

- Ну… не знаю, чем я смогу помочь, ведь как программист я всегда был хуже тебя, к тому же…

- Да никогда ты не был хуже, - перебил создатель «утилиты», - просто тебе не повезло устроиться в жизни…

- Ещё бы, не повезло, - усмехнулся гость, и в его голосе послышались нотки отчаянья. – Знаешь, чего я-то пришёл?..

- Подожди, подожди. Об этом потом. Давай разберёмся до конца с одним, затем перейдём ко всему остальному.

Скромнов не заметил взгляда Обломина: он был слишком увлечён своим монологом. Гость же этим взглядом способен был разорвать собеседника; он еле сдержал в себе этот позыв. После слов «об этом потом» он почувствовал, как затаившаяся где-то в недрах души ярость мощными волнами подкатывает к голове. Неужели опять аффект, подумалось Обломину, и он попытался сосредоточится, чтобы не позволить внутренней агрессии вылиться во что-то непоправимое, о чём бы он в итоге сожалел.

- Так вот, - продолжал Скромнов, - меня давно мучает один вопрос. Я, по сути, действую нелегально, можно сказать, незаконно.

- Да, твои поступки незаконны, - сказал Обломин. Он каким-то образом справился с очередным сильнейшим аффектом и теперь спокойно воспринимал действительность.

- Да! И я бы хотел услышать от тебя вот какой совет. Мне не с кем, кроме тебя, посоветоваться. А что если мне вести мою войну совместно с… правительством. То есть, представить мои разработки спецслужбам. Ведь не только Интернет, но и многие каналы спутникового телевидения распространяют то зло, с которым я борюсь. А здесь я бессилен. Только с возможностями внешней разведки можно вести такую войну по спутниковым каналам. Что скажешь?

- Дай подумать, - задумчиво произнёс Обломин, откинувшись на спинку стула. Вид Скромнова смешил его, этот детский восторг в глазах и детская нетерпимость, будто он в ребяческом возрасте ожидает сюрприза от родителей. Взъерошенный, встревоженный, задыхающийся, с надеждой ждущий ответа товарища. Обломину доставляло удовольствие «тянуть» паузу, видя, как лихорадит друга. Он прикладывал колоссальные усилия, чтобы не засмеяться, и в душе радовался представившейся возможности поиздеваться.

- Думаю… не стоит, - после очень долгих раздумий, во время которых «борец со всем миром» потерял не один килограмм веса, изрёк Обломин.

- Почему? - разочарованно выдохнул Скромнов, надеявшийся услышать противоположный ответ. Он был просто уверен, что ответ будет таким, какой он желал получить. Услышанное же буквально сбило в нём весь творчески жар, с которым он излагал свою речь: он сразу же стал каким-то жалким и подавленным. Обломин ликовал.

- Видишь ли, Сергей, - сквозь зубы процедил он. – Ну, представь: придешь ты в эти спецслужбы. Они, конечно, тебя не пошлют куда подальше. Нет. Они заинтересуются, обязательно  заинтересуются твоей разработкой. Изучат ее, поймут, как ею пользоваться. И вот тогда-то ты им станешь не нужен. И  что же дальше?

- А что же дальше? – шёпотом повторил Скромнов.

- А дальше, - намеренно растягивая слова, пользуясь в полной мере ситуацией, с холодной улыбкой рассуждал Обломин. – А дальше в руках спецслужб будет наимощнейший инструмент влияния на мозги электората. Знаешь, почему-то мне кажется, что такое благое дело, как избавить мир от порнографического искусства, они оставят на потом. На далёкое-далёкое будущее. А сперва.… А что сперва? Я даже и не могу представить, что они будут внушать через Интернет и (как ты говоришь?) спутниковые каналы своему избирателю. Вижу, что не это ты хотел услышать.

- Ты прав, - раздавлено сказал Скромнов, не замечая иронии друга.

- Всё это, конечно, увлекательно, - подытожил гость, когда натягивал своё пальто в прихожей, - но я бы хотел вернуться к моему вопросу.

- Да, я тебя слушаю, - как-то рассеянно ответил Скромнов.

- Помнишь, Сергей, ты говорил подойти в последних числах декабря, ближе к Новому Году… ну, насчёт вакансий в вашем НИИ?..

- Ах, да, - оживился гостеприимный хозяин. – Помню, помню. Олег, ты так помог мне советом, я так благодарен тебе, ты не знаешь, как благодарен, - зачастил он, пытаясь уйти от ответа. Прежний задор вернулся к нему, и он вновь сделался неутомимым и беспокойным.

- И всё же, - настаивал Обломин.

- Понимаешь, - понизив голос до шёпота, точно боясь, что он может дать огласку сверхсекретной тайне, приблизился к другу Скромнов, - в институте произошли перемены: жуткая, непонятная пертурбация, многие попали под сокращение. Наша кафедра ещё держится только благодаря госзаказу от оборонки, ну тому, о котором я рассказывал. Так что, в наступающем году устроиться  не получится. Так что, вот такие блинчики со сметаной. Но ты только не отчаивайся, только не отчаивайся. Ты – хороший программист, попробуй в другое место. Сейчас же знаешь, руки всюду нужны.

- Я рассчитывал на тебя, я очень рассчитывал, -  в словах Обломина слышался горький упрёк; голос задрожал и стал похож на сдавленное рыдание.  – Ты ведь обещал, даже клялся. И что же? Я так надеялся. Как ты мог меня так подвести?

- Это же не только от меня зависит, - оправдывался Скромнов. – Всё же, какой хороший совет ты мне дал, просто молодчина, - он попытался перевести разговор на прежнюю тему, не зная, чем загладить свою вину перед другом. – Но тебя так сложно найти, у тебя случайно нет «мобильника»?

- Мне не на что его купить, - опустошённо сказал гость.

- Подожди, - чуть не закричал от радости Скромнов и побежал куда-то вглубь своей квартиры, оставив товарища, молча проклинавшего свою нескладную жизнь.

- Вот, - произнёс вернувшийся хозяин, протягивая деньги.

- Что это? -  испуганно взглянул гость.

- Тут две тысячи, - пояснил Скромнов, - вполне хватит на сносный «мобильник».

Обломин почувствовал, как его всего, с головы до ног охватывает то чувство, которое он презирал и ненавидел  -  этот чуждый холодок, когда внутри все до боли сжимается и становится крохотным, когда ощущаешь себя жалким и незначительным. Чувство стыда. Но несмотря на унижение, он всё же принял деньги и забормотал:

- Я и так тебе должен… просто не знаю, чем и отдавать… не стоило давать… когда отдам?.. - несвязно произносил он, запихивая деньги во внутренний карман пальто.

- Не говори ерунды, - прикрикнул на него Скромнов. – Когда будут лишнее деньги, тогда и отдашь. Можешь и вовсе не отдавать.

- Как же так. Нет, я не такой, - запинаясь и не смея посмотреть другу в глаза, бубнил Обломин, - я отдам, я обязательно отдам. Для меня это – святое. Ты обо мне плохо думаешь. Разве я не отдам? Я обязательно.

- И не сомневался никогда, - заверил Скромнов.

- Сволочь, - со всей ненавистью, на которую был способен, прошептал Обломин, держась за перила лестничного пролёта и оглядываясь на запертую дверь. Дверь вот уже несколько минут как была заперта, но ему всё казалось, что это произошло мгновение назад, и он вновь и вновь явно слышал лязг замков. Произошедшее событие не хотело отпускать его сознание, как это бывает, когда мозг переутомлён или недавнее прошлое возбудило настолько сильные эмоции, положительные или отрицательные, что невольно заново мысленно переживаешь их. Затем он услышал свои шаги. Ноги несли его тело вниз по лестнице. Обида вогнала Обломина в какой-то ступор, и он бессознательно, на «автопилоте» зашагал прочь. Унижение, которое он испытал сегодня, настолько захватило его, что он никак не мог прийти в себя.

«Почему некоторым так везёт?» - с ненавистью думал Обломин.  В институте,  когда они были студентами, он был лучше Скромнова, во всяком случае, он так думал. Правда, он всегда завидовал таланту и памяти товарища: тому не стоило труда за ночь пройти курс по любой дисциплине; Скромнов часто пропускал занятия (порой и вовсе не появлялся в течение семестра), потому что мог, взяв у сокурсников конспекты и полистав их, сдать экзамены на «отлично». Умение друга ещё тогда бесило Обломина. Ему же приходилось  корпеть над литературой по двадцать пять часов в сутки, подчищая «хвосты», оставшиеся с предыдущих курсов. И всё же, несмотря на разные способы достижения цели, они всегда шли на равных; кое в чём он даже превосходил Скромнова.

Но жизнь распорядилась так, что он оказался там, где и находится сейчас – в беспросветной долговой яме. А Скромнов… у Скромнова огромный плазменный телевизор на кухне.

Он вышел из подъезда. Ветер колкими струями обдал лицо, заставил замереть на вдохе и закашляться. На улице было людно, холодно и серо. Приподняв ворот пальто, он достал из кармана помятую пачку сигарет. Всего лишь одна сигарета. Грустные, а порой, и жутковатые ассоциации приходят на ум, глядя на последнюю сигарету в пачке: достань её и… пустота. Он закурил и зачем-то сунул пустую пачку в тот же карман. Ссутулившись, отгородившись от мира поднятым воротником, он слился с бесконечным потоком человеческих тел, по-зимнему одетых и по-зимнему нелюдимых. Суровые, занятые только собой, сосредоточенные только на своих переживаниях. Но… может, он ошибается, может, он только внушил себе, что это лица озабоченных, подавленных, озлобленных людей. Может быть, это лица счастливых, радостных людей, ожидающих наступления праздника, ведь завтра – тридцать первое декабря. Стоит лишь поднять глаза и посмотреть в лицо прохожего, и, наверное, увидишь широкую улыбку. Но он почему-то боялся поднять глаза и посмотреть в лицо прохожего. Он боялся увидеть широкую улыбку. Его устраивало, что и все остальные, идущие навстречу, идущие следом, идущие рядом так же, как и он, ожесточёны и обижены на весь мир.

Тридцать первое декабря. Магазины манят яркими вывесками. Всюду развешаны транспаранты с новогодними картинками, плакаты с рекламной чепухой… И везде что-то мигает,  переливается всевозможными цветами, вспыхивает и гаснет. «Завтра тридцать первое декабря», - усмехнулся Обломин Когда-то этот праздник нравился и ему, когда-то и он чувствовал эйфорию от ожидания непонятно чего, и весь наполнялся нежностью и  детским восторгом. Когда-то и у него было все то, что считается признаком благополучия: работа, семья, планы на будущее…

Он остановился у витрины магазина, где сквозь стекло десятки телевизоров показывали один и тот же рекламный ролик. Какие-то джунгли, прибрежный песок, золотистый от экваториального солнца океан. Голые мальчик и девочка бегут наперегонки за улетающим бумажным голубем. Видеокамера почему-то часто фиксирует внимание на их незагорелых ягодицах. Затем нежный женский голос за кадром с придыханием и истомой, точно в эти самые секунды женщина-диктор занята совсем иным, нежели озвучкой рекламного ролика, утверждает, что «наши соки – самые витаминизированные». Глядя на этот мини-фильм, Обломин засмеялся. Эротоман проклятый, - сказал он вполголоса, вспомнив страдания Скромнова, о которых тот с таким надрывом рассказывал, словно о муках ада. На его взгляд, только от переизбытка денег можно заинтересоваться такой чепухой, как демонстрация эротической стороны жизни. Если поглядеть вокруг – этим никого уже не удивишь и вряд ли затронешь что-то в человеке, привыкшем к нынешнему телевидению. Везде  и всюду обнаженные тела: и на уличных плакатах, и в телепередачах, и в видеофильмах. Никто же от этого не сходит с ума, никого не одолевают бесы. А он, взрослый мужик, к тому же семьянин, подпал под влияние. Идиот! Видите ли, мир он захотел изменить, сделать лучше. А он спросил, хочет ли мир изменений? Очистить мир от насилия – идеалист! Ещё необходимо разобраться, заслуживают ли они, - он искоса посмотрел на прохожих, - чтобы о них проявляли такую заботу. Из них ведь каждому второму нравится быть униженным. Унижать и быть униженными – вот чего они достойны. Вот идёт дамочка. Взглянула на меня с таким презрением, как будто она королева. Ну и что, что я небрит и неопрятен, но ведь ей же не сделал ничего плохого. А у самой небось дома муж, который бьет ее. Или вот этот молокосос в наушниках, не замечающий ничего вокруг, кроме представительниц противоположного пола. Разве их нужно от чего-то спасать? Как бы не так. И вообще, все они – однолики, однотипны, одинаково мыслят. Разреши им безнаказанно преступать морально-этические границы – ни один не откажется от такой возможности. Все они – одинаковы.

Обломин ещё немного постоял у магазина, торгующего теле-радио-товарами, глядя рекламные ролики, в которых каждый второй актер демонстрировал обнаженное тело.  Затем, перейдя улицу, оглушённую звоном и грохотом трамваев и надрывными стонами автомобилей, купил в газетном ларьке журнал, где, кроме прочего, печатали списки вакансий. Последние страницы отводились под сексуальный ликбез со всевозможными цветными иллюстрациями и глупыми вопросами от читателей, а также не менее глупыми ответами штатного психолога издания. Пробежав глазами колонку «требуются», он печально выдохнул и медленно продолжил путь.

Чувствовал он себя скверно: подкашивались ноги и немного кружилась голова. Улица расплывалась и становилась нерезким кадром в череде сменяющихся фрагментов жизни. Он знал, куда идёт, и от этого внутри всё мерзко холодело. В эти мгновения он сам себе делался противен. Слушая исповедь Скромнова, он уже знал, куда отправится потом. Маячившая в голове, сначала смутная и неясная, а затем все более определенная забавная идея сейчас окончательно оформилась в его голове. Он боролся с этой идеей, он ненавидел себя за то, что собирался сделать, но идея уже зацепила его, она толкала его вперед, заставляла идти и идти к цели. Не было сил сопротивляться. Ещё ни разу не испытывал он такого яростного конфликта внутри себя, между «белым» и «черным» собой. Его разрывало на части. Сердце в груди бешено колотилось и заставляло дышать с невероятной отдышкой, какая бывает только у запущенных астматиков.

Он шёл вдоль длинной, убегающей к горизонту, металлической ограды городской больницы. Волнообразный забор из толстых,  увенчанных острыми пиками, прутьев так напоминал неспокойную поверхность моря, что он начал испытывать нечто, похожее на морскую болезнь: его мутило, казалось, что вершинки пик то вырастают,  становясь недосягаемыми, то уменьшаются, делаются такими, маленькими, что можно достать рукой. За забором был унылый, занесённый снегом, сад. А за садом можно было разглядеть окна психо-невралгического корпуса больницы. «Вон они, те два окна», -  подумал Обломин, справа на верхнем этаже. Он лежал здесь полтора месяца назад. Воспоминания о палате, которую он делил ещё с семерыми мужчинами, отозвались в его душе теплотой и сердечностью. Он только сейчас понял, как хорошо ему было тогда. Как хорошо было в этой палате, из которой в то время хотелось поскорее убежать. Какие люди  были рядом, какие беседы велись, какие темы обсуждались - вплоть до основ мироздания. Какие люди! Они, казалось, разбираются во всём: от политики до поэтики. Рассуждения об искусстве западной Европы сменялись огромными цитатами из поэзии серебряного века, а те, в свою очередь, - теологическими спорами. Больше всего ему нравилось беседовать с доктором физико-математических наук, старожилом палаты, пребывающим в ней без малого семь месяцев. Он казался бездонным колодцем знаний. Часами  слушал  Обломин теории о космосе и антимирах, одну из которых доктор разработал сам и она была признана лучшей на каком-то научном симпозиуме. А этот сад… Странно смотреть на него отсюда, находясь за забором: он выглядит совсем иначе, чем из окна больницы. Да, тогда ведь была осень, и сад пестрел разноцветьем облетающей листвы, а сейчас он заснежен и мрачен. Сейчас он иной, какой-то чужой, ставший «не своим», когда Обломин покинул больницу. И вот сейчас, проходя мимо сада, в каждом звуке шагов прохожих, в каждом узоре металлической ограды, в каждой снежной струйке, случайно сорвавшейся с тяжёлых шапок на кронах деревьев, он слышал и видел леденящие слово «чужой». Да, он, Обломин, стал чужим даже для тех, кто был сейчас там, за больничным забором.

Обломину подумалось, что он сейчас самый несчастный, самый ненужный на свете человек. Никто его не ждёт. Никто не обрадуется его приходу. Не спросит, как у него дела и о чём он думает,  о чем мечтает, на что надеется…  Но даже себе он боялся признаться, что сам виноват в своих горестях и печалях, что в темный угол загнал себя сам. Ему обязательно хотелось иметь работу, которую он в идеале себе нарисовал. А то, что его идеалам не соответствовало, Обломин считал недостойным такого великого человека как он. От подруги жизни он ждал неукоснительного следования его представлениям о жене; от друзей – лишь того, что начертил у себя в голове, что соответствовало бы лишь его собственным понятиям о дружбе. Но реальная жизнь и реальные люди были далеки от его представлений и, словно ему назло, ежедневно эти представления опровергали. Человек  вообще очень часто боится совершить шаг, способный изменить его судьбу. Легче убедить себя во всеобщей безработице, чем отважиться поехать в другой город, попробовать себя в иной профессии, освоить иную специальность и прочее, прочее, прочее.… И чем несчастнее чувствовал себя Обломин, чем острее ощущал он несправедливость жизни, бросившей его на самое дно, тем крепче становилось его намерение осуществить свою «забавную» идею.

Обломин не шёл, а буквально волочил ноги, смутно ощущая приближение конечного пункта назначения. Он чуть не упал, когда забор внезапно закончился, «оборвался», под прямым углом повернув на перекрестке. Он вздрогнул всем телом, когда прямо перед ним, на противоположной стороне улицы появился дом, на первом этаже которого светилась зазывающая вывеска «ИНТЕРНЕТ-КАФЕ». Сердце замерло и больно сжалось. Это -  именно то место, куда он стремился, куда он, как показалось, так долго шёл…

Молодой паренёк, администратор одного из залов Интернет-кафе, неприязненно и даже подозрительно оглядел Обломина с ног до головы, пока тот изучал настенные плакаты. Тинэйджер «не въезжал», с какой стати какому-то бомжу заходить в такое заведение, ведь выпивку и прочее, что могло бы ему понадобиться, здесь не раздают. Обломин же в нерешительности продолжал глядеть на плакаты, на которых значилось: «Лёгкий и быстрый доступ (проще некуда – просто кликни мышкой); высокая скорость (пропускная способность свыше 600 мегабит в секунду); возможность записи скачиваемой информации на любой цифровой носитель; бесперебойность и надежность… и тому подобное, в том же духе».    

- Чем могу быть полезен? – язвительно спросил паренёк.

Не сводя глаз с плакатов и не обращая внимания на ехидного молодого кривляку, Обломин ответил:

- Мне нужно поработать часа три в сети.

- А вы  платежеспособны, милорд? – продолжал издеваться юноша.

Вместо ответа Обломин сунул ему под нос купюры, которые одолжил Скромнов.

- Тогда прошу вас, - по-лакейски выгнувшись, услужливо указывая вытянутой рукой дорогу, пропел «смотритель» зала.

- И ещё, - притормозил администратора Обломин, - мне нужен отдельный кабинет, чтобы без посторонних глаз.

- Это будет дороже, - предупредил тот.

- Плевать. 

Что-то до боли знакомое, но забытое, казавшееся умершим навсегда, а теперь внезапно воскресшее, зашевелилось внутри Обломина, когда он с замиранием сердца аккуратно присел за столик, где стоял компьютер. Первые десять минут он просто наслаждался  общением с этой живой для него машиной. Для Обломина это был некий обряд причастия. Это как вернуться в детство, или туда, где испытывал самые светлые, самые счастливые мгновения своей жизни. Он погладил рукой монитор, корпус «башни», мышку.… Как он соскучился по этим вещам!  

Браузер (программка для просмотра веб-страничек) был открыт на одной из поисковых систем Интернета и находился в режиме подключения.

- Итак. – Вслух сказал Обломин, заметно приободрившись. Его глаза полыхнули огоньком энтузиазма, и он весь сразу преобразился: помолодел, посвежел. – Сперва необходимо заполучить «ящик». Ага, что это у нас?..

В верхнем углу открытой гипертекстовой странички красовалась анимированная ссылка: «Тебе нужен почтовый ящик? Лучший почтовый сервер к твоим услугам. Просто кликни и зарегистрируйся. Абсолютно бесплатно». Далее перечислялись преимущества предоставляемой услуги: «высокая конфиденциальность хранимой корреспонденции; еженедельно обновляемые антиспамовские и антивирусные фильтры; возможность просмотра почты без выхода на почтовый сервер; и – новинка – с этого месяца объем «ящика» неограничен…». Обломин щёлкнул по этой «мультипликационной» заставке, и перед ним открылся сайт с невообразимым количеством картинок, анонсов, гиперссылок, разбитых на темы и подтемы, с рекламными банерами и объявлениями о знакомствах. Отдельно от всего прочего была эмблема в виде запечатанного конверта с голубем в середине, на шее которого была почтовая сумка; а чуть ниже – надпись «РЕГИСТРАЦИЯ».Обломин зашёл на страницу регистрации... 

***

Господа порнодельцы, получив это послание, советую вам, не отправлять его сразу же в корзину и отнестись к нему со всей серьёзностью. Заверяю вас, что я в абсолютно здравом уме, и ни в коем разе не намерен шутить или разыгрывать вас. Всё нижеизложенное мной могу аргументировать и предоставить все необходимые доказательства, если таковые потребуются. Но прежде, чем начал излагать, хотел бы вас спросить: заметили ли вы устойчивую тенденцию снижения посещаемости пользователями Интернета вашего сайта? Заметили ли вы эту тенденцию и на других российских и зарубежных сайтах? Понятен ли вам такой «обвал»? И ещё один вопрос: влияет ли эта тенденция на ваши прибыли от размещения реклам на вашем портале? Позвольте за вас ответить на эти вопросы. Да, конечно же, заметили резкий спад посещаемости ваших страниц, ну и, конечно, страниц иных веб-изданий, работающих в том же направлении, что и вы. На прибыль? Влияет, ещё бы. Терпим убытки не только от рекламных служб, но и от постоянных клиентов – заказчиков порнопродуктов. Теперь вы меня спросите: «И в чём причина?». Спросили? Отвечаю. Видите ли, я знаком с одним человеком, можно сказать, с гением программирования и большим ученным в этой области. Регалии, впрочем, перечислять сейчас не стану: он довольно известен в кругу кибернетиков.  Так вот, этот мой приятель изобрел такого «червя», который способен внедряться в тело любого файла – от текстового до графического, - и которого невозможно обнаружить ни при помощи современных антивирусных программ, ни другим способом. «Червь» этот – очень своеобразен: при помощи  нейро-лингвистического внушения он заставляет пользователя больше не посещать сайты определённой направленности.  Если заинтересуют подробности, то я буду рад предоставить их вам.  И ещё, какая причина побудила меня рассказать вам тайну моего товарища? Чистый альтруизм: не могу смотреть, как гибнет порноиндустрия. И, конечно, надежда – надежда на символическое вознаграждение с вашей стороны. За каких-то пятьдесят тысяч евро, переведенные на мой счет, я сообщу вам полные координаты, где и как можно отыскать моего приятеля. А также и его ФИО (как бонус). Итак, если вас заинтересовала эта информация – жду ответа. В следующем письме подробнейшим образом укажу, как нам быть с взаимовыгодной передачей: вам – информацию, мне – деньги. 

Доброжелатель. 

P.S. Что такое пятьдесят тысяч евро в сравнении с убытками, которые вы терпите из-за какого-то «червя»? ». 

Обломин поставил вопросительный знак, последний символ в этом письме, и долго не решался щёлкнуть по иконке «ОТПРАВИТЬ»…    

На улице было также серо и хмуро. Шёл снег. Обломин возбуждёнными, влажными от напряжения  глазами смотрел, как на противоположной стороне улицы люди в униформе ликвидировали последствия аварии. «Шестёрка» с развороченным, смятым передним крылом дымила возле погнутого металлического фонарного столба. Водителя зажало, и он надрывно кричал, умоляя поскорее достать его из «этой проклятой, адской машины». Ветер доносил обрывки фраз пытавшихся оказать помощь. «Рулевая колонка почти смяла грудную клетку» - говорил один из спасателей. «Если вытащим без жёсткой фиксации, кровяное давление разорвёт внутренние органы» - отвечал другой. «Несите «болгарку» - прокричал третий. Столп ярких искр на пять-семь метров фонтаном забил из-под дверцы «шестёрки». Скрежет заглушил все остальные звуки улицы: гудки автомобилей, ропот зевак, окруживших эту сцену полукругом, треск корежившегося от нагрева корпуса пострадавшей машины и крики самого водителя. Воздух был наполнен густым горьким запахом гари. Поодаль стояла пожарная машина, и бойцы возле неё сматывали уже ненужные рукава. С завыванием сирены подъехала карета скорой помощи и перекрыла Обломину всё происходящие. Он, наблюдавший всё это с каким-то повышенным  любопытством и улыбкой, нервно вздрагивающей на озабоченном лице, испытал даже разочарование, когда от него скрыли дальнейшие подробности аварии. Происходящие помогло отвлечься от его противоречивых, будоражащих и заставляющих все внутренности содрогаться, как от отбоя перфоратора, дум; теперь же ему надо было вновь возвращаться к своей действительности. Оглянувшись на дверь Интернет-кафе, словно проверяя, закрыл он её или нет, плотнее укутавшись в своё пальто, он зашагал прочь... По улице раскатисто прокатилась волна взрыва, раздавшегося за спиной Обломина. Взорвалась «шестёрка». Но он не обернулся: его больше не интересовала участь груды искорёженного металла. Он шёл и дрожал от холода.

***

 «...вы, конечно же, уверены...» -  продолжал немного осипшим от долгого повествования голосом Обломин.

Минут сорок назад зрачок цифровой камеры, стряхнув с себя бельмо черноты выключенного питания, стал вбирать в себя его фигуру, сидящую в дорогом кожаном кресле.  Обломин находился в респектабельном кабинете с картинами известных мастеров на стенах и настоящими гобеленами. Кто бы смог узнать в этом чисто выбритом молодом человеке с аккуратной прической, явно сделанной в хорошем салоне, прежнего программиста-неудачника? Элегантный костюм замечательно сидел на подтянутом, спортивном теле, холеные пальцы с качественным маникюром, украшенные драгоценными перстнями, небрежно держали кубинскую сигару…  Нет, это был уже не тот задерганный, нервный и обиженный на весь мир человек. Это был мужчина, излучающий апломб и смотрящий на всех свысока.  Это был мужчина с шармом и обаянием актёра, гонорары которого превышают бюджет доминиканской республики. Это был мужчина, с декадентской расслабленной вальяжностью и непринужденностью бросающий слова в мир, туда, где они, должно быть, оседают в качестве законопроектов…

Конечно, Обломин отдавал себе отчет, что затея с видеоархивом - всего лишь прихоть, мальчишество. К тому же прихоть эта могла стать опасным компроматом, попади сделанная запись в чужие руки. Но все-таки он не утерпел. Почему бы  не попробовать: его не станет (когда-то, хотя, несомненно, очень не скоро), а эти видео мемуары останутся. Пусть его воспоминания сохранятся для потомков, для истории, для будущих поколений, чёрт возьми. Нет, он не стал пересказывать всю свою долгую жизнь  с самого зачатия. Нет, он начал свой монолог пред безразличным оком видеолетописца с того момента, когда его жалкое существование круто вгрызлось в поворот и совершило умопомрачительный взлёт на недостижимые высоты. С того момента, когда он негаданно для себя узнал тайну товарища, доверившегося ему и ждавшего от него... А впрочем, чего ждал от него Скромнов, когда выкладывал карты, Обломину до сих пор не понятно. Он пожал плечами. Выдержал паузу, чтобы сделать глоток красного вина из бокала, стоявшего на мраморном столике причудливой формы и дать немного отдохнуть голосовым связкам.  Да, сорок минут всё же немногим больше, чем он ожидал, в горле чувствовалась усталость и сухость. Он  пососал сигару, выпустил струю сиреневатого дыма, откашлялся и продолжил:

- ...вы, конечно же, уверены, что я щелкнул по иконке «ОТПРАВИТЬ»? Как бы не так! Что-то меня вдруг остановило в то мгновение, точно какая-то незримая сила (как это ни банально звучит) отбросила мою руку от мыши. Какая-то еле различимая мысль промелькнула в моем мозгу. Я расхохотался и  так долго хохотал над самим собой, что даже рубашка взмокла от слёз, капающих с моего лица. Какой же я болван, - закричал я сам на себя. Вы думаете, что я спасовал, вспомнив о дружбе со Скромновым? Отчасти... отчасти… Мне стало почему-то жаль этого чудака, взявшего на себя роль Мессии и  решившего спасти падающий в хаос разврата мир. В самом деле, что я выиграю, сдав этого помешанного? Деньги? Да, неплохие деньги можно было выколотить из тех писем, которые я намеривался  разослать воротилам порнобизнеса. Да, не плохие, далеко не плохие. А что дальше? Дальше Скромнова найдут. А уж после Скромнова найдут и меня. И явно не для того, чтобы сказать спасибо. А это меня, знаете, вовсе не вдохновляло.

И вот что я придумал... – Обломин сделал еще один глоток из бокала и еще раз смачно выпустил дым ароматной кубинской сигары.

– Но что-то я стал торопиться… – задумчиво произнёс он беспристрастно уставившейся на него камере, - Так, мой далекий потомок (он сам же ухмыльнулся тому пафосу, с каким  выплюнул эту реплику), ускользнёт интрига и тебе будет неинтересно досматривать этот архив до конца. Буду излагать постепенно, - он попытался представить того человека, который лет эдак через пятьдесят-шестьдесят будет смотреть эту запись. Ничего, кроме злорадной улыбки, не выразило его красивое, моложавое лицо, он точно издевался даже над своими грядущими поколениями. Тем не менее продолжил:

- В общем, я решил поступить по другому. Конечно, всему, что я успел нагородить я дал отбой. Не стал посылать ни единого письма. Более того, удалил и почтовый ящик, и все те мелочи, которые могли бы обнаружить мои следы...

Что мне необходимо было предпринять? Что перво-наперво сделать? А вот что: мне нужно было устроиться на работу, на такую работу, где бы я мог иметь легкий доступ к «железу», так как компьютера дома у меня не было, а возможности его приобрести – тем более.

Я легко нашел такую работу в одной фирме. И что я раньше игнорировал такие фирмы, считая их недостойными моей персоны?.. Меня устроило всё: и график работы, и то, что мне не запрещалось работать как днём, так и по ночам. Не поверите, у меня попёрло такое вдохновение, что  я легко справлялся с обязанностями плановика-экономиста. Я без труда вник в суть работы и выполнял ее (без бахвальства) на высшем уровне. А по ночам трудился на себя. На сон уходило что-то около двух часов в сутки. Четыре месяца я сидел на транквилизаторах, на психостимуляторах, позволяющих работать мозгу иной раз и все двадцать четыре часа в сутки. Я работал как сумасшедший, чувствуя всё больше нарастающий азарт от работы.

Все эти месяцы я строил, я был архитектором своего детища, своей программы-взломщика. В молодости, как и все програмеры, я разрабатывал вот такие штуки. Но то ли от нерешительности характера, то ли от боязни попасться и погореть на своем хакерстве, эти начинания тогда так и остались в зачаточном состоянии. Но зато остались наработки и, что немаловажно, опыт в этом деле.

Попутно я разрабатывал программу-охотника... Моя цель на первых порах была удивительно проста – взломать «железо» Скромнова и от души покопаться в его внутренностях. Этот простак часто участвовал во всяких там конференциях, поэтому отыскать след его машины (так называемый IP-адрес) мне не составило труда. Я также знал, что этот дуралей держит своё супер оружие, свою утилиту на домашних жестких дисках... Знаете, мне очень уж хотелось познакомиться с этой программкой. Тесно познакомиться. Уж поверьте, я бы смог уговорить маленький цифровой файл потрудиться и на меня, - Обломин откинулся на спинку кресла и расхохотался.

И вот настал тот замечательный день, когда пакет программ для взлома и расчленения отдельных модулей неуловимого призрака сети были готовы. К тому времени я ещё и скопил некоторую сумму, чтобы купить приличный компьютер. Почему-то мне доставляла необъяснимое удовольствие мысль, что я начну атаку Скромнова с домашней машины. Обокрасть товарища, сидя у себя дома, в уютной обстановке, не спеша попивая  кофе – согласитесь, в этом что-то есть...

- Ну что, потомок, - поинтересовался у стеклянного глаза Обломин, допив до конца бокал, - ты ещё не утомлён? Ну-ну, не стану больше истязать тебя долгими рассказами… В конечном итоге я заполучил желаемое. Утилита была моей. Ушло с полмесяца, чтобы её разобрать. Мне кажется, эти пятнадцать дней я совсем не спал, горстями пожирая стимуляторы. И всё-таки... все-таки я подчинил её себе: я знал, как она работает, знал, какие изменения внести, чтобы программа стала соответствовать моим целям, знал, как буду её использовать.

- Нет, - вновь засмеялся Обломин, - я не стал изменять её содержание, тот текст, что вложил её создатель, не стал корректировать, не стал трогать её моральную сторону... Нет... я просто, скромно в конце этого текста сделал небольшую приписочку  от себя. Ну, вы помните, как у него там... Примерно, ай-я-ай, как же нехорошо посещать молодому человеку сайты, культивирующие порнушку, ай-я-ай, лучше, молодой человек, цените любовь, красоту женщины, гармонию духовных отношений и прочее, в этом духе. Помните? А в конце моя приписочка, ну тоже в примерном варианте: да, кстати, молодой человек, не забудьте по указанным далее банковским реквизитам перевести сто долларов, это будет залогом вашего благого начинания. И, естественно, в финале – номер моего скромного (до поры) банковского счета. У кого не найдётся такой    мелочи как сто долларов? А мне больше и не нужно – от одного пользователя Интернета.... А сколько их в нашем городе, в наше стране, в нашем мире?..

- Ну, вот, мой далёкий не родившейся ещё, ещё долго не собирающийся родиться потомок, позволь прервать на этой оптимистической ноте мои мемуары. Все, что было потом, ты запросто можешь узнать из подшивок газет. Там вся моя дальнейшая жизнь как на ладони.

Мне же пора. Мне сегодня ещё предстоит заключить договор покупки острова Кубы в личную собственность, после чего вся Южная Америка будет моей, ну не считая Панамского канала. Соединенные Штаты почему-то жмутся, не хотят мне его продавать. Ну, да это дело времени. Бразилия тоже долго телилась, не собираясь вставать под мои флаги...»

 3. август. 2008 г.

* Утилита – специальная программа, предназначенная для выполнения определённого задания по обслуживанию операционной системы. «Операционная система Microsoft Windows 98»; Борис Леонтьев (прим. автора).